Златовласка медленно кивнула, принимая мои объяснения. И я облегчённо перевёл про себя дух. Ибо самому неведомо было, что бы делал, если бы леди заартачилась по поводу принятого мной решения, сочтя его крайне возмутительным для незамужней дворянки. По идее‑то лишь одному лицу противоположного пола уместно разместиться в одной комнате с благородной девушкой — её супругу либо любовнику…
Но я понадеялся на то, что Энж припомнит тот факт, что мы с ней ранее не раз делили одну комнату на двоих. Пусть и вынужденно. А, следовательно, теперь у неё нет и повода особо возмущаться уроном её девичьей чести. Какая уже разница, сколько раз мы селились вместе, если главное заключается в том, что данный факт имел место быть, и от него никак не отвертишься.
Впрочем, наверное, немаловажным было ещё то, что снятый мной для нас двоих дорогой номер лишь считался однокомнатным. А на деле был разделён тонкой дощатой перегородкой на две части. Одна, в которую попасть можно было только через вторую, предназначалась для размещения важной персоны, а другая — для путешествующей с ней охраны либо слуг.
На действительно же одну комнату на двоих я бы сам не согласился. Ибо это было бы крайне неумным решением с моей стороны, учитывая крайнюю привлекательность одной прелестной златовласки.
В общем, очутившись в этом номере и осмотрев его, Энж не сказала по его поводу ничего. Кивнула только, пожелала мне спокойной ночи и быстренько на свою половину ушла. А я, прежде чем завалиться на кровать, передвинул имевшийся в комнате столик от окна к противоположной стене, ближе к двери, и лампу на него водрузил. Критично осмотрел получившуюся конструкцию, освещающую мою постель и, удовлетворённо кивнув, отправился на боковую. Теперь, если кто и захочет тихонечко, на цыпочках, прокрасться мимо меня к двери, всё равно обязательно разбудит, заслонив на миг свет.
Правда из‑за бьющей в глаза лампы заснуть оказалось гораздо тяжелей нежели обычно. Что ни говори, а свет реально мешает погрузиться в сон. Свет и шебаршение никак не могущей улечься Энж… Ну тут ничего не поделаешь — слух у меня хороший. Хуже другое — то что вдобавок к нему фантазия у меня преотличная… Мигом рисует нарочито неторопливо раздевающуюся златовласку… невероятно прекрасную в своей невинной наготе…
Какой уж тут сон, когда рискуешь слюной захлебнуться? Спустя, наверное, только час, совсем выбившись из сил в борьбе со своими порочными желаниями задрёмывать начал…
Чтоб резко проснуться, когда моргнул свет, а на мою кровать кто‑то уселся.
— Ты чего Энж?.. — едва не подскочил я, когда, распахнув глаза, увидел рядом с собой свою подопечную, да ещё не вполне одетую, и вытаращился на неё.
— Никак не могу уснуть… — пожаловалась она, забираясь на мою постель с ножками и поджимая их, обтянутые тонкими штанишками, под себя. — С мыслями о том, что самый близкий мне человек мог предать меня…
— Да ну не расстраивайся ты так, — попытался я приободрить девушку, усевшись и на всякий случай отодвигаясь подальше. Но затем, не сдержав чувств при виде златовласки, выглядящей так потерянно, как брошенный хозяевами щенок, притянул её к себе и, прижав покрепче, погладил по узкой спинке, приговаривая: — Правда, Энж, не расстраивайся… — На что она только всхлипнула. И я, мысленно обругав себя за слабоволие, смущённо добавил: — Ведь вполне может быть, что я ошибаюсь на счёт твоей тёти…
— Нет, мне нужно знать это точно! — помотала головой отстранившаяся девушка, комкая сжимаемый её в кулачке ворот коротенькой шёлковой рубашки, похоже просто наброшенной сверху, так как она не была заправлена в штанишки.
— Да как же ты это точно узнаешь, если твоя тётя находится далеко — далеко и её никак не призовёшь к ответу? — недоумённо спросил я.
— Но ведь зато ты есть рядом, — возразила Энжель непонятно. И пояснила тихонечко, просительно заглядывая мне в глаза: — Ты же можешь здесь и сейчас дать ответ на очень важный вопрос — насколько сильно Элис была похожа на меня…
— Ты это серьёзно?.. — потрясённо прошептал я, облизывая отчего‑то враз пересохшие губы.
— Угу, — кивнула златовласка. И, прикусив нижнюю губку, распахнула рубашку…
Я ахнул просто с её наивной простоты! Но, к своему стыду, не отвёл быстро глаз от обнажённой девичьей груди, а с жадным восторгом уставился на неё. И даже, не сдержавшись, облизнулся, пялясь на столь дивное зрелище. Ведь грудь у златовласки так восхитительно красива… и размера, на удивление, для девушки хрупкого телосложения вполне отменного… но главное — при всём этом настолько необыкновенно изящна, что буквально захватывает дух!
— Да, схалтурили гады, маги, создавая твою копию в лице Элис… — совсем забывшись восхищённо протянул я. — Твоя грудь куда как красивей её…
— Нет, это лишь означает, что делали моё подобие с хорошего, но не идеального зрительного образа, — помотала головой Энжель. И радостно произнесла: — А это в свою очередь приводит нас к тому, что тётя Мария ни при чём!
— Ну как вариант… — пробормотал я. И непроизвольно сглотнул слюну.
Энжель же, словно сбросив с души невыносимый груз, выпрямилась. Сияющими глазами на меня посмотрела. Да, увидев, на что я продолжаю жадно пялиться, краской залилась. И, спохватившись, рубашечку быстро запахнула. После чего жарко взмолилась: — Только пожалуйста, Кэр, не рассказывай никому, что я сама показывала тебе свою грудь!
— Х — хорошо… — кое‑как выдавил я из себя, испытав столь сильное разочарование, лишившись такого дивного зрелища, что словами не передать.